Цикл рассказов
Бригада Ольшевского
Попытка поступить в университет на филфак после школы успешно провалилась. Вернуться домой – исключено, во-первых, стыдно, во-вторых, привыкнув за две недели к столичной жизни, возвращаться в райцентр, как-то не воодушевляло. Задача стояла не простая - зацепиться за столицу. В кармане полтора рубля. Из БГУшной общаги на Октябрьской съезжать нужно было сегодня, ну краем завтра. Документы: аттестат, прописное свидетельство и оставшиеся фото вернули только после сдачи обходного листа, подписанного комендантом. Житиё в этом прибежище клопов и тараканов, разбавленных вьетнамцами и вонизмом от жареной селёдки, с пустой стеклотарой в каждом углу, требует отдельной песни, на которую сейчас мы не будем отвлекаться. Ну, что-ж, ноги в руки и по городу, в поисках работы жилья и приключений. Продвигаясь от одной доски с объявлениями к другой, со спортивной сумкой на плече, убедился, что больше всего городу нужны строители, которым предоставляют местокойку в общежитии, временную прописку в Минске и готовы взять даже учеником основных строительных профессий. Так судьба завела меня в отдел кадров СУ№8 четвёртого стройтреста. Пообщавшись с милой миниатюрной кадровичкой в очках, интеллигентного вида, возраста Христа, вот так запросто, после заполнения нужных бумажек, вышел с двумя направлениями на заселение в трестовское общежитие по Короткевича и медкомиссию. Третьего дня после оных событий меня определили учеником каменщика в молодёжно–комсомольскую бригаду Ольшевского по ставке второго разряда и отправили на объект под названием «Мединститут», как выяснилось с годами, это был основной корпус девятой клинической больницы на улице Семашко.
Разместившись в 37 комнате общаги, нужно было подумать о быте, то есть о хлебе насущном. До аванса две недели, нужно было как то продержаться. Поход в маленький магазинчик напротив общаги, который все местные аборигены звали “под часами”, которых я при всём старании нигде не обнаружил, расставил все точки над И. На девяносто копеек было куплено десять килограмм картошки. Пачка соли за шесть копеек. Четырнадцать копеек булка чёрного хлеба и пачка маргарина за тридцать восемь копеек. И на развод в остатке две копейки, на которые можно было либо позвонить из таксофона по городу (вопрос кому), попить газ воды без сиропа, аж два стакана или купить две коробки спичек. Затарив авоську бюджетными харчами, появилась уверенность что доживу, если не до коммунизма, то до аванса точно. Так оно и случилось, по вечерам после работы жарил бульбу на маргарине, а чаем угощали соседи и новые друзья, которыми я оброс мгновенно в силу общительного характера и заразительного оптимизма. Не знаю почему, но практически при отсутствии прямых родственников, мне всю жизнь и по сей день везло на хороших людей, фактически друзей. Наверное, потому, что с детства мама учила меня, приводя цитату из Библии – “Чем больше ты отдашь людям, тем больше к тебе вернётся”.
Получив от мастера комплект спецодежды и новенькую пластиковую каску, переоделся в бытовке и по жаре поплёлся на объект за мастером, как пленный немец. Через призму лет понимаю, что мне очень повезло с адаптацией на стройке: погода – август, бархатный сезон; только приступили возводить первый этаж – фактор высотности, читай безопасности для молодого «грака». Впечатления от первого дня на стройке были очень сильными, особенно поразило, когда на только что положенные перемычки оконного проёма молоденькая девчонка лет двадцати забралась коленками на эти качающиеся под ней бетонные рейки и начала их закладывать кирпичами, сердце зажало, с одной мыслью упадёт или нет. Через полгода я уже сам бегал по наружным стенам на более высоких этажах.
В бригаде было два крановых, Слава и Коля. Слава – степенный мужчина лет пятидесяти, спокойный и рассудительный, уверенный в себе профессионал высокого класса. В чём я убедился лично.
Было холодное ветреное апрельское утро. Из треста на объект передали штормовую телефонограмму. Работа крана запрещена в связи со скоростью ветра более шести балов. Бригадир Анатолий собрал дневную смену в столовой и спросил:
- Ну что, чистим мусор по этажам или по домам? -
Все зашумели:
- Конечно по домам. -
И это было разумно, в такой ветер, на сильных сквозняках, с незашитыми оконными проёмами, наглотались бы пыли и засорили все глаза. Но радость моя была недолгой, Анатолий сказал:
- Слава и Мыкола, остаётесь со мной, будем накрывать веранду и коридор левого крыла на шестом этаже. А ты, Фаина, останешься внизу за стропальщика, нужно подготовить фронт работы для кладки вечерней смены, вдруг ветер заляжет. -
Я абсолютно не огорчился, ведь это было престижно остаться на монтаж перекрытий, да ещё с самим бригадиром. Слава ушёл готовить свой башенный кран, а мы с бугром и Фаиной пошли в бытовку переодеваться. Поднявшись наверх, сразу ощутили на себе ледяное дыхание ранней весны. Захотелось назад в тёплую бытовку, где часть ребят осталась играть в карты на мелочь. Шестиметровые пустотки начали укладывать с угловой веранды. Я находился на внешнем ригеле шириной в два кирпича, бригадир на внутренней капитальной стене. Первых три плиты уложили без особых проблем за час. Слава очень аккуратно, медленно подводил плиту и также по тиху майновал. Четвёртую плиту мы уже положили, но стропы оставались ещё в натяг. Прошёл по ригелю до средины плиты, чтобы отцепить крюки. И в этот момент сильный порыва ветра качнул кран в противоположную сторону от здания. Плита пошла вверх и на меня. Каким-то чудом я успел, ухватился за стропы, плита на метр ушла за наружную стену, и я повис на высоте шестого этажа на вытянутых руках. Вот здесь и проявился Славин профессионализм и спокойствие. Чтобы обратным качком меня не ударило об стену и я не сорвался, крановой быстро поднял плиту, заводя её внутрь веранды, и резко положил один конец плиты на внутреннюю стену. Я уже висел внутри этажа, мысленно простившись с жизнью. Анатолий мгновенно прыгнул на плиту, подбежал ко мне и за шиворот телогрейки втащил меня на плиту.
- Сваливаем быстрей, – крикнул он мне.
А я лежал на плите и продолжал сжимать стропы. У меня свело ладони, не получалось разжать руки, заклинило мову и только глазел на бугра безумными глазами, ничего не понимая, находясь в ступоре и не осознавая, что я ещё жив. Анатолий быстро просёк ситуацию, сильно настучал мне по рукам, пытаясь разжать мои кисти, одновременно выводя меня из шока трёх, пардон – шестиэтажным матом. После чего увёл меня с качающейся плиты, опирающейся на одну точку, кран продолжал раскачиваться. После того как мы убрались с плиты, Слава приподнял её и спустил вниз. На этом монтаж и закончился. Наверное, с месяц у меня были синие руки от гематом. И я просёк для себя раз и навсегда, что такое техника безопасности.
2008
Nick
НАМБЕР ТУ.
Второй крановой, Николай - полная противоположность Славе. Ему было где-то около тридцати. Сказать про него юморист, это не сказать ничего. Высокий стройный симпатичный ловелас, который не против выпить и закусить, особенно на халяву, да и с барышнями пообщаться на ощупь был большой мастер. И всё ему сходило с рук, но не всегда. Как-то в понедельник с утра мы переодевались в бытовке, Коле в этом не было нужды, работал в цивильном, в чём приезжал на работу. Как обычно он подпирал дверной косяк, поплёвывая семечки и рассказывая байки, пока мы готовились к работе. Время уже подпирало, и одна из последних пришла Фаина. С порога, с дикими воплями трёх этажного мата, она набросилась на кранового, запустив в его симпатичную мордашку свои когти. Николай, прикрыв лицо ладонями, аж присел от боли. А Фаина просто озверела, продолжая месить бедолагу ногами и сумочкой по голове. Мы не ожидали такого цирка, и несколько секунд наблюдали за сценой как парализованные. Когда оцепенение спало, мы с трудом оторвали Фаину от кранового. Ничего не понимая, мы уставились на Фаину, у неё под глазом был огромный синяк, и налитый кровью глаз, как у вампира, хотя Николай её и пальцем не тронул, а только закрывался и уворачивался от обезумевшей ведьмы. Внешне Фаина маленькая, щуплая с крючковатым длинным носом, ледяными глазами, неопределённым возрастом и острым языком, знавшем немного литературных слов, работала в бригаде такелажницей под краном, то есть непосредственно в паре с крановыми. На дикие вопли и кровищу с лица, мигом примчались мастер и прораб. Мы вчетвером грудью закрывали Николая от попыток разъярённой фурии, пока мастер и прораб пытались её успокоить и выяснить, наконец, в чём дело. Оказалось, как выяснилось позже, когда Фаина успокоилась и всё рассказала, это было возмездие за очень “удачную” шутку Николая.
У крановщиков на стройке свободного времени более чем достаточно, раскидал раствор и цэглу по каменщикам, и сиди, кури ботву. Вот Коля, чтобы скоротать время в вынужденных паузах, решил заняться “народным промыслом”. Прихватил с собой на кран кусок монтажного каучукового уплотнителя телесного цвета, который забивается между стеновыми панелями. И, как я понимаю, хохмы ради под руками умельца шутника из уплотнителя получился довольно натуральный орган достойных размеров. А закончил он своё творение в пятницу намедни. Ну и втихую подложил своё творение Фаине в сумочку. Как всем известно, большинство женщин после работы забегают в магазин за продуктами, чтобы было чем в кастрюльке замутить воду. Вот и Фаина заглянула в свой дворовый магазин шаговой доступности. По ту пору на торговых прилавках выбора было никакого, зато изматывающих очередей, куда ни пойди. Пятница, лето, жара, конец дня и недели, сумасшедшая очередь в кассу, нервы у народа аж звенят. Как рассказывала Фаина, наконец добралась до кассы. Кассир начинает выкладывать из моей сумки продукты и пробивать по очереди. Запустив руку в сумку, извлекает от туда что-то телесного цвета, до боли знакомое, но не колбасу. Наблюдательная очередь, гудевшая до того как растревоженный улей, мгновенно замерла, напугав тем самым Фаину и кассиршу. После секундного замешательства кассирша брезгливо бросила на прилавок почти натуральный фалоимитатор, с резким восклицанием и дикими глазами:
- Женщина, заберите …-
осмысливающая пауза
- своё. –
- Это не моё – опешила Фаина, очередь, как прорвало, гром грянул истерический смех, и толпа загудела. Кассирша наседала:
- Женщина уберите эту гадость с прилавка –
вытирая тряпкой руки, визжала она:
- Не задерживайте очередь, –
наседала возбуждённая кассирша. Сгорая от стыда и позора, побросала всё в сумку, расплатилась и пулей из магазина. Прилетаю домой, в глазах темно от стыда и обиды, всю колотит. Из комнаты вынырнула школьница дочь, и как все дети, сразу шасть в сумку, что мама вкусненького принесла. Мгновенно поставив сумку “на уши” извлекла из неё пикантную цацку. В это время из кухни выполз слегка “уколотый” по случаю пятницы муж, и тоже из-за плеча дочки проявил интерес, а что-же там такое. Далее полагаю, по какой причине появился фингал у Фаины, рассказывать нет необходимости. Долго мы качались по бытовке, держась за животы, во время и после эмоционального рассказа Фаины. Конечно, со временем они помирились, но Николаю некоторое время пришлось походить с исполосованным лицом.
По прошедствию некоторого времени вспоминая этот случай, кто-то из бригады вспомнил байку на “заданную тему”. Один из шутников строителей, изготовил аналогичный аксессуар ещё большей длинны и на лёгком подпитии со товарищами, решил пошутить теплым, летнем, субботним вечером возле женского общежития. Заправив в штанину своё изделие, с компанией друзей он подошёл к углу общаги. Почти из каждого раскрытого окна доносилась низкосортная, но очень громкая попса, и из многих окон свешивались, скучая и глазея на улицу разомлевшие от жары провинциальные принцессы. Придержав друзей на некотором расстоянии молодой повеса, подойдя к углу не уверенной походкой, начал доставать из гульфика свой искусственный прибор. Взяв его в две руки, он начал увлажнять угол, замаскированным под аксессуаром своим более чем скромным достоинством, чем сильно заинтриговал уже не скучающих девуль, которым сверху было видно только то, что видно. Как говорится - большое видится на расстоянии – тем более, если хочется чего-то увидеть. И когда он, покончив с “мокрым делом” стал якобы отряхивать пенис, с силой постукивая им двумя руками по углу, это вызвало невиданный ажиотаж и полный аншлаг из всех окон. А одна дурында так хотела что-то рассмотреть, что выпала из окна второго этажа, к её счастью на мягкую клумбу, не сильно повредив молодой организм. Наверняка история придумана, но с какой фантазией.
2008 Nick
Юзик
Как-то осенним вечером, во вторую смену, не успели толком разработаться, мелкая морось постепенно перешла в стабильный дождь. Пришлось резко собрать инструмент, выбросить раствор под стены, ноги в руки и бегом в бытовку. Трестовского автобуса ждать ещё полсмены, поэтому мужики, не переодеваясь, сразу засели за карты, не забыв послать гонца за плодововыгодным. Барышням трепать “кормилицы” недосуг и они стали переодеваться, не дожидаясь автобуса, решив пробежаться километр пешком под дождём до остановки и по домам. Не прошло и пяти минут, как по бытовке пронёсся дикий вой членораздельной ненормативной лексики. Это Фаина задыхалась от ярости и бешенства. Мы сразу не въехали, перед сменой Фаина долго не переодевалась, всё крутилась в новом пальто, красовалась, чтобы все смогли оценить обновку, а тут дикий вой. Наконец всё прояснилось, когда Фаина выставила свою пятерню через полу пальто. Пока мы работали, мыши добрались до семечек, которые были в кармане пальто, начисто отгрызли карман и часть прилегающей полы. Мужиков распирало от смеха, но, зная Фаину, все втихую давились про себя, дабы не стать объектом разрядки. Вторая такелажница – Лёка, внешне полная противоположность Фаине, пышная симпампуля Бальзаковского возраста, кровь с молоком, добрейшей души человек пытаясь успокоить товарку, только подливала масла в огонь.
Когда огонь потух и дым рассеялся, все наконец то занялись своим делом. Мужская половина бригады шумно шлёпала кормилицами об стол, гоняя мелочь с одного края стола на другой, которая в конце игры полюбому перекочевывала в общак на бимпер, дабы догнаться после работы. Оставшиеся барышни точили лясы о своем, о женском, в тепле возле сушилки, на которой парили мокрые телогрейки. Ну, а мы с Юзиком, как не пьющие вели богословские беседы в прямом смысле. Юзик был уникальный человек, как внешне, так и внутренне. Круглолицый, весь в веснушках, с рыжей волнистой, непослушной шевелюрой, редкими зубами и милой улыбкой, не сходящей с его лица во время общения с кем-либо. Он был на два года старше меня, и уже два года подряд пытался получить разрешение от Совмина на учёбу в одной из прибалтийских семинарий. По ту пору у нас в Республике не было духовных учебных заведений. Юзик очень хотел получить духовное образование и стать ксендзом. Он был и, надеюсь, есть глубоко верующим католиком. Недавно пару лет тому, по ящику видел телерепортаж из Гродненской области с какого-то детского фестиваля, организованного католическим приходом, которым руководил, представьте себе наш Юзик, внешне совершенно не изменившейся. Добился-таки своего, чёрт рыжий. Тьфу, тьфу, тьфу конечно не чёрт, скорее ангел. Пше бардзо прошу прабаченне за лирическое отступление, так вот Юзик всё пытался меня приобщить к истинной вере. Я лениво отбивался, как мог, чтобы не обидеть хорошего человека, ссылаясь на то, что я православный. Меня поражала сила духа этого в общем-то щупленького паренька, я в сравнении с ним был просто гигант (не половой). Его никогда не надо было просить о помощи, он всегда предлагал её сам. Когда уже все вымотаны в конце смены и никакие от усталости, он всегда помогал выработать весь раствор до конца, у кого оставалось больше всего. Прощупывая меня, как опытный психолог он выяснил, что я люблю не только литературу и поэзию, а также и музыку.
И вот однажды он предложил мне в один из выходных дней, на какой-то религиозный праздник (я уж не помню какой) съездить с ним в Вильнюс, послушать орган в костёле. Я хоть при теле, но на подъём лёгкий, да и виз тогда не нужно было никаких и в оба конца на дорогу всего шесть рублей на поезде, два часа и там. Юзик жил в другой общаге, на Фабрициуса, и я в субботу с вечера приехал к нему с ночёвкой, чтобы ранним утром пешком добраться до вокзала. Под утро, когда я проснулся то увидел для себя необычную картину, в проходе между кроватями на коврике, стоя на коленях, Юзик молча, молился троекратно окрестя себя, отбивал поклоны. Меня тогда это несколько смутило и обескуражило. Наспех собравшись, еле растолкав непротверезевзего вахтёра, выскочив из общаги, галопом понеслись на вокзал. Уже в поезде, попив чайку, я ротозейничал в окно, а Юзик был сосредоточен и мысленно углублён в себя, наверное, молился. Холодным морозным утром, Вильнюс встретил нас туманом. Огромный костёл находился недалеко от вокзала, мне пришлось попотеть, догоняя стремительного Юзика. Подойдя к костёлу, он троекратно перекрестился, чтобы не выделяться, я как обезьяна повторил за ним эту процедуру. Справа перед входной дверью был установлен барельеф распятого Христа. Подойдя к двери, Юзик бухнул на колени и поцеловал распятие. Я не смог себя заставить сделать то же. Шапки сняли ещё на пороге. Огромное пространство храма было ярко освещено невероятных размеров люстрой, было тепло и непривычно пахло ладаном. К моему удивлению в костёле не было скамеек, мы успели к началу заутренней службы, но пришли одними из последних и поэтому стояли в самом конце, недалеко от входной двери. Постепенно вновь прибывшие нас сместили вправо. Слева и справа от входной двери вдоль стены по всей длине стояли две скамьи с узкой столешницей, на которых сидели немощные старцы и старухи. Служба шла на польском языке, я стоял как баран, ничего не понимая, взорясь слева на амвон, возвышающейся над молящимися с которого ксендз в микрофон произносил молитву. Я устал от двухчасового стояния, под шипящие согласные польского языка и никакого органа, а только оргазм от одуряющего запаха ладана. При каждой не произвольной попытке опереться о столешницу непременно получал колючий тычёк в спину от какой-то старухи костлявой рукой, сидевшей по сзади нас, пока мне Юзик не шепнул, что опираться о столешницу нельзя. Наконец-таки заиграла музыка, исполнялась какая-то месса, я впервые слышал орган вживую, впечатляющие эмоции компенсировали все мои мучения и наполнили меня благостным созерцанием, как бы со стороны. Мажорная музыка постепенно угасла, с амвона что-то пропшекали, и все находящиеся в костёле кроме сидящих старцев, упали на колени, и Юзик в том числе. Один я остался торчать на весь храм как бельмо в глазу, оставаясь ещё под впечатлением от музыки. Сразу не понял почему меня бросило в дрожь, спина покрылась холодным потом, а ноги сами стали подкашиваться. Меня жгли и расстреливали насмерть холодные злые глаза, особенно молодых лабусов. Я и не заметил, как оказался на коленях, втянув голову в плечи, мысленно изничтожив Юзика за создавшеюся ситуацию. Еле достояв заутреннею до двенадцати часов, во время перерыва, до отхода поезда я сбежал от Юзика в город, и по моему он этому был не против, поскольку я своим нетактичным поведением только лажал его в глазах братьев по вере. После этой поездки отношение ко мне со стороны Юзика не изменилось, но пропагандистский натиск значительно ослаб, и я как-то больше стал уделять внимание вину и картам, чему коллеги по бригаде были нещадно рады.
2008
Nick